Слова и реальность

На днях Пакистан официально заявил, что выдвинет Дональда Трампа на Нобелевскую премию мира — за «решающую роль» и «миротворческое лидерство» в урегулировании кризиса в Кашмире. 

Буквально в это же время американские бомбардировщики B-2 направлялись к целям в Иране. 

Сам Трамп отдал приказ нанести удары по трем иранским ядерным объектам — это был крайне дерзкий шаг. Белый дом заявил, что операция была направлена на то, чтобы не допустить появления у Ирана ядерного оружия. Трамп подчеркнул, что удары «точечные» и не направлены на развязывание масштабной войны. «Сейчас время для мира», — заявил он. Вице-президент Джей Ди Вэнс также уточнил: «Мы не воюем с Ираном. Мы воюем с его ядерной программой». 

Так военные решения упаковываются в образ «точечных ударов» или «операций против ядерной программы», а не «войны против страны».

Что это меняло для Тегерана? Ракеты падали не на абстрактную «программу», а на объекты на его территории. Иначе говоря, все это — игра слов: как бы ни называли происходящее в Вашингтоне, на практике различие между «ударом по ядерной программе» и «нанесении ударов по территории суверенного государства Иран» остается скорее риторическим.

Именно благодаря такому языку — тщательно подобранным формулировкам — американцы держат ситуацию под контролем в глазах публики. И в этом Вашингтон, особенно Трамп, — мастер: подменить «агрессию» — «превентивными мерами», а давление — «миротворчеством».

Подобная риторическая игра — давно отработанная схема. Перед глазами — классический пример: война в Персидском заливе. Американские лидеры не просто описывали события — они формировали картину войны через тщательно подобранные образы: Саддама Хусейна представляли как Гитлера (уже крайне заезженная тема сегодня — не ограничивается 90-ми), его захват Кувейта — как «изнасилование». Как показывают исследователи политической риторики, в таком обрамлении любое военное вмешательство становилось не агрессией, а защитой свободы, будущего и всего, что дорого западному человеку. 

История повторяется — и нарративы все те же. Вспомним, как в 2003 году госсекретарь США Колин Пауэлл на трибуне Совета Безопасности ООН размахивал пробиркой с якобы иракским биологическим оружием. Тогда это послужило медийной подготовкой к интервенции, основанной на заведомо ложных данных. 

Спустя десятилетия, все идет по тому же лекалу: последние недели из Вашингтона звучали заявления о «непосредственной угрозе». Командующий CENTCOM генерал Майкл Курилла прямо заявил: Иран может создать ядерное оружие в течение недели. Снова образ безумного восточного режима. 

Другими словами, граждан приучили видеть войну как акт справедливости, как неизбежную реакцию на зло, как техническую задачу с приемлемыми издержками. А вкупе с ориенталистским дискурсом, когда «восточный» противник изображается иррациональным, варварским и потенциально опасным по определению, такой нарратив становится почти неуязвимым.

Тогда речь уже идет не просто о защите, а о «цивилизаторской миссии». Это реанимация старого постколониального дискурса — идеи о «бремени белого человека», якобы обязанного наводить порядок в «отсталых» или «хаотичных» регионах. Подобная логика превращает любое насилие в акт просвещения. По сути, Америка выступает как арбитр истории. 

В случае Трампа все приобретает особый оттенок. Как он не раз заявлял, он «не верит во врагов». Противники для него — скорее конкуренты, которых выгоднее рассматривать как потенциальных партнеров по переговорам. Вместо «концепта политического» — бизнес. И поэтому мы все чаще слышим не о соглашениях, договорах или союзах, а о «сделках».

При этом, эта установка — не отказ от имперского взгляда, а его прагматичная модификация под гнетом современного монетарного строя. Ценности заменяются выгодой, а мораль — расчетом. А удар по ядерной программе — не война, а всего лишь способ усилить переговорную позицию. Такой дискурс придает американским действиям оттенок легитимности.

Опять война

Втягивание США в очередную ближневосточную войну вызвало противоречивую реакцию. Более того, то, что еще недавно было под строгим негласным запретом — критика Израиля — сегодня все чаще звучит открыто, особенно на фоне уже двухлетней израильской войны в Газе, которую все громче называют геноцидом.

Демократы также резко осудили операцию, отметив, что Конгресс не был должным образом информирован заранее. Александрия Окасио-Кортес, одна из наиболее резких критиков среди демократов, назвала действия Трампа нарушением Конституции и заявила, что он «подверг риску будущее поколений, начав военные действия в обход Конгресса».

При этом среди республиканцев также нашлись противники удара, включая некоторых членов администрации. Представительница MAGA и республиканка Марджори Тейлор Грин написала, что Америка снова втягивается в очередную зарубежную войну. А когда Трамп потребовал «безоговорочной капитуляции Ирана», часть его «фанбазы» была в шоке.

Тем не менее опросы показывают, что большинство рядовых республиканцев, включая ядро MAGA, поддерживают удары, считая недопустимым появление у Ирана ядерного оружия и признавая важность безопасности Израиля как союзника США.

К миру

Дональд Трамп позиционирует себя миротворцем, который стремится предотвратить худшее. В его риторике удар по Ирану — не агрессия, а способ «остановить войну до ее начала». Военное действие преподносится как шаг к миру, а эскалация — как стратегия сдерживания. Такая логика укладывается в давно знакомую парадигму «мира через силу» или «мира через войну», где применение вооруженной мощи считается не угрозой, а якобы условием для установления стабильности. Трамп не ведет войну, которая порождает хаос, — он регулирует, то есть наводит порядок.

И вот, в подтверждение своих «миротворческих» усилий, после 12 дней конфликта президент объявил в соцсетях о «полном и тотальном» перемирии между Израилем и Ираном, которое, по его словам, должно стать постоянным.

Перемирие между странами пока выглядит шатким. Уже на следующий день после соглашения Трамп раскритиковал обе стороны за новые удары. Особенно резкой была его критика в адрес Израиля, несмотря на его традиционную поддержку этой страны.

Тем не менее оценки последствий для ядерной программы Ирана расходятся. Трамп утверждает, что американские удары полностью уничтожили ключевые объекты. Другие утверждают, что ущерб, скорее всего, ограничен. Согласно данным американской разведки, военные удары США по трем иранским ядерным объектам на выходных не уничтожили основные компоненты ядерной программы, а лишь отбросили ее развитие на несколько месяцев.

По сути, каждая сторона пытается преподнести конфликт как частичную победу. Израиль заявил, что за 12 дней войны с Ираном он устранил угрозу ядерного уничтожения и готов пресечь любые попытки Тегерана восстановить свою ядерную программу. Премьер-министр Биньямин Нетаньяху назвал произошедшее исторической победой, которая, как он считает, останется в памяти на поколения.

Иран же заявляет, что выстоял против атак США и Израиля. После воздушных ударов по его ядерным объектам и пусков баллистических ракет по территории Израиля Тегеран отрицает, что его ядерная программа была полностью уничтожена. Вместо этого он подчеркивает свою стойкость и способность дать отпор. Послание от иранских властей — они не были сломлены.

Тем временем в Газе продолжается геноцидальная война Израиля. Хотя ранее было достигнуто перемирие, оно быстро сорвалось, и сейчас гуманитарная ситуация в секторе только ухудшается.

На этом фоне Дональд Трамп прибыл в Гаагу на саммит в образе «миротворца» и победителя. Его заявление о прекращении огня на Ближнем Востоке прозвучало как раз накануне форума, усилив его попытки закрепить за собой роль глобального посредника. Параллельно он стремится выступать арбитром и в европейском конфликте между Россией и Украиной, хотя здесь его дипломатические усилия пока не принесли ощутимых результатов.