Политика изоляционизма Дональда Трампа нанесла по американскому влиянию в Центральной Азии точечный, но чувствительный удар. США свернули поддержку местных НКО, сократили образовательные программы, а дипломатическое присутствие свели к формальным визитам и осторожным заявлениям. В 2025 году, когда Вашингтон окончательно решил свернуть деятельность USAID в регионе, стало ясно: Америка сдает позиции. Причем не временно — а окончательно.

Этот уход лишь зафиксировал то, что происходило в течение последнего десятилетия. США постепенно теряли вес, Китай — методично усиливался. В то время как западные фонды выходили, китайские гранты приходили. Пока американские дипломаты рассчитывали на ценностные рамки, Пекин предлагал кредиты, поезда, дороги и стабильность — без условий и лишних слов.

Уход USAID стал символической чертой. Школы и больницы остались без поддержки. Культурные, образовательные и экологические проекты — без финансирования. Но вакуум не продержался долго. Уже через считаные месяцы стало ясно, кто готов занять пустующее место. Китай заполнил его быстро, системно и по всем направлениям — от экономики и инфраструктуры до технологий и безопасности. И теперь он не просто наращивает влияние. Он перестраивает саму архитектуру региона.

Цифры говорят по-китайски

Сегодня уже очевидно: ни США, ни Россия больше не играют решающей роли в экономике Центральной Азии. Американское присутствие сведено к точечным проектам, а суммарный товарооборот США со всем регионом в 2024 году не превысил $6 млрд. Даже в Казахстане — главном партнере Вашингтона в регионе — этот показатель составил лишь $3,4 млрд. В Узбекистане, Кыргызстане, Таджикистане и Туркменистане цифры еще ниже.

Россия сохраняет более заметные позиции — особенно в энергетике, миграции и отдельных секторах торговли. Однако ее возможности ограничены как внутренними экономическими трудностями на фоне войны в Украине, так и растущей осторожностью со стороны центральноазиатских элит. Москва все чаще оказывается в роли догоняющего: по объемам торговли и инвестиций Пекин уже уверенно вырывается вперед.

Китай, напротив, усиливается на всех фронтах — и делает это без давления и громких лозунгов, исключительно за счет конкретных проектов. В 2024 году товарооборот КНР с пятью странами региона достиг $94,8 млрд, увеличившись более чем на $5 млрд по сравнению с предыдущим годом. Казахстан обеспечил почти половину этой суммы — $43,8 млрд. Китай инвестирует в транспорт, энергетику, логистику.

Продвигается проект железной дороги Китай — Кыргызстан — Узбекистан. Завершается строительство четвертой ветки газопровода в обход России. В регионе появляются перерабатывающие центры, склады, индустриальные парки — все под контролем Пекина.

На саммите в Сиане в мае 2023 года председатель КНР Си Цзиньпин пообещал выделить 26 млрд юаней на развитие сотрудничества с ЦА. Эти средства предназначены для инфраструктурных проектов, расширения торговли, логистики, цифровизации, а также для поддержки бизнес-инициатив и гуманитарных программ. Китай ясно дал понять: он не просто торговый партнер, а инвестор в будущее региона.

Спустя два года, в июне 2025 года, в Астане был подписан Договор о вечном добрососедстве, дружбе и сотрудничестве. Документ стал символом сближения не только экономического, но и политического. Только за первые месяцы 2025 года товарооборот между Китаем и странами ЦА вырос еще на 10 % по сравнению с аналогичным периодом прошлого года. Это не разовый всплеск — это устойчивая перестройка регионального баланса.

Если США остаются в роли внешнего наблюдателя, а Россия теряет темп, то Китай берет регион в разработку всерьез и надолго. Его экономический рычаг работает без пафоса и без принуждения — только цифры, контракты и дороги, по которым движется новая модель партнерства.

Безопасность под китайским патронажем

Американская модель обеспечения безопасности в ЦА уходит в прошлое. После вывода войск из Афганистана США свернули военные программы в регионе, включая совместные учения, обмены разведданными и полицейское взаимодействие. Архитектура, построенная в 2000-х, осталась без опоры. И в этот момент на освободившееся место зашел Китай — не с армиями, а с концепцией, технологиями и новым дипломатическим языком.

Пекин действует через инициативу Global Security Initiative (GSI), продвигая формулу «неделимой безопасности» — идею о том, что безопасность одной страны не может быть достигнута за счет другой. Эта философия ложится в основу всего китайского подхода. Китай не строит базы и не вмешивается напрямую, но предлагает партнерам комплексный подход: обмены между силовыми структурами, поставки оборудования, учения и создание каналов доверия.

Особую активность Китай проявляет в Таджикистане — стране, имеющей длинную границу с нестабильным Афганистаном. По данным Carnegie Endowment, за двадцать лет Пекин провел 36 совместных учений в регионе, большая часть — в рамках ШОС. Основной упор делается на борьбу с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом.

Символом новой архитектуры региональной безопасности становится уже упомянутый Договор о вечном добрососедстве, подписанный в Астане. Он не обещает взаимной обороны и не предполагает создания альянса, но задает рамки, в которых Пекин может выступать как внешний гарант стабильности.

Формально речь идет о принципах невмешательства, уважения суверенитета и отказа от силы. Но по сути — это приглашение Китая в стратегическое пространство региона. В отличие от США, которые традиционно обуславливали помощь требованиями политических реформ, Китай не ставит условий. Он не вмешивается, а выстраивает зоны предсказуемости — через дипломатические каналы, инфраструктуру наблюдения и плотное технологическое сотрудничество.

В этом аспекте роль России также сохраняется, но отходит в сторону. Москва по-прежнему контролирует силовой компонент через ОДКБ и ШОС, однако все больше вопросов, касающихся стабильности на границах, информационной безопасности и силового сдерживания, координируются с Китаем. Это особенно заметно в связи с ростом внутренней нестабильности в самой России и снижением доверия к ее способности управлять рисками за пределами своих границ.

Таким образом, Китай формирует в Центральной Азии новую модель безопасности. Не военную и не блоковую, а институциональную и договорную.

Гуманитарное влияние и «мягкая сила»

С уходом USAID регион лишился не только денег, но и всей привычной гуманитарной экосистемы. Закрылись англоязычные центры, прекратились образовательные гранты, свернулись программы поддержки НКО и местных инициатив. Вашингтон остановил проекты в сфере здравоохранения и экологии, оставив после себя пустоту. Именно в этот момент Китай занял освободившееся пространство — тихо, быстро и без идеологических условий.

Китай начал с образования. Вузы КНР уверенно поднимаются в международных рейтингах: Peking University и Tsinghua входят в мировую двадцатку. Растет престиж китайских дипломов, увеличивается поток студентов из ЦА. Только по линии госстипендий ежегодно обучаются десятки тысяч студентов из региона. Китай не просто обучает — он выстраивает собственную кадровую сеть. Выпускники возвращаются домой с китайскими дипломами, языком, связями и благодарностью. Это поколение, которое уже встроено в систему координат Пекина.

Дальше — здравоохранение и экология. Китайские инвестиции идут в строительство больниц и поликлиник, особенно в сельских районах. Внедряются иновационные медицинские решения, поставляются современные аппараты диагностики.

Параллельно Пекин финансирует экологические проекты — борьбу с опустыниванием, модернизацию ирригационных систем, внедрение водосберегающих технологий. Все это раньше было в фокусе USAID. Теперь — в руках Китая.

Сектор гражданского общества тоже не остался без внимания. Китайские фонды организуют семинары, тренинги, локальные инициативы — не по линии прав человека, а по устойчивому развитию, проектному управлению, цифровизации. Активисты проходят обучение в китайских НПО, получают доступ к грантам и платформам, участвуют в совместных форумах. Это не классическая «мягкая сила», как ее понимали в Вашингтоне. Это тихое, но системное проникновение в общественную ткань.

Китай не требует реформ, не навязывает моделей. Он предлагает ресурсы и поддержку — без вмешательства в политику. Это и стало его главным преимуществом после ухода США. В гуманитарной сфере Пекин действует так же, как в экономике: вкладывается в инфраструктуру, запускает совместные проекты, закрепляется через взаимную выгоду.

А что взамен?

Быстрый рост китайского влияния в Центральной Азии воспринимается многими как шанс на развитие — инфраструктуру, инвестиции, логистику. Однако в регионе постепенно растет интерес к вопросу: какова цена такой поддержки?

Китай не выдвигает громких политических условий. В отличие от США, которые в свое время связывали гуманитарную помощь с требованиями реформ, прозрачности и изменения внутренней политики, Пекин действует иначе — через кредиты, стройки и обмены. Но именно в этом и кроется двойственность ситуации: зависимость может появиться не в виде давления, а в виде глубокой экономической привязки.

Часть экспертов обращает внимание на то, что китайские проекты часто предполагают участие китайских подрядчиков, поставщиков и технологий. То есть деньги приходят — но и возвращаются в китайскую экономику. Возникают вопросы о равном доступе, локализации производств, прозрачности условий. Эти дискуссии пока не стали политическими, но они уже звучат в университетах, бизнес-среде и экспертных кругах.

Пекин предлагает стабильность — но региону важно, чтобы за ней не скрывалась утрата самостоятельности. И хотя китайский подход намного мягче и прагматичнее, чем американская модель начала 2000-х, именно теперь, на фоне смены геополитических приоритетов, Центральной Азии важно не только брать, но и договариваться — на своих условиях.